Правила жизни Карлсона, который живет на крыше...

Житейская философия от распрекрасного, умственного и в меру упитанного дядьки в самом расцвете сил...

Астрид Линдгрен придумала историю о Малыше и Карлсоне, существующем на кровле, почитай шестьдесят лет назад, и, чаятельно, среди нас нету ни одного человека, кто бы не разбирал эту сказку или желая бы не глядел мультфильм. «Славнейший в мире» товарищ, строитель, поедатель тортов, плюшек и тефтелек, рисовальщик петухов и, разумеется, самое прелестное фантом с моторчиком для многих из нас останется одним из ярких впечатлений ребячества.
На самом деле, Карлсон — жуткий самовлюбленный себялюбец, однако это, чаятельно, самый жизнелюбивый и обаятельный себялюбец на свете. Астрид Линдгрен на спрос, отчего она сделала Карлсона этаким, отвечала: «Я не сооружала, он сам этаким стал».
В тотальном, у Карлсона вполне можно поучиться существовать в свое услада и оставаться собой в любой ситуации...

Тишина, токмо тишина!
Если бы публика осведомили, что славно ходить по кровлям, они бы давным-давно перестали ходить по улицам.
— Поверь, Карлсон... Не в варенье счастье...
— Разумеется ты что, с рассудка сошёл?! А в чем же ещё?
С кровли, разумеется, звёзды виданы славнее, чем из окон, и почему можно токмо поражаться, что этак чуточно людей живёт на кровлях.
Вечно нужно все шибать, если тебя побывало наитие, соображаешь, а меня оно сейчас побывало. «Ла, ла, ла», — распевает что-то во мне, и я знаю, что это наитие.
Генеральной уборки вообще не стоит устраивать, потому что там я сроду уже не смогу все этак четыре расставить.
Если люду мешает существовать токмо ореховая скорлупа, угодившая в ботинок, он может почитать себя сладким.

Хватит просидеть с народом взаперти часа два, и ты готов с ним примириться.
От пирогов не тучнеют!
Наличествуют три способа укрощать домомучительниц. Их можно низводить, дразнить и разыгрывать. Собственно толкуя, все это одно и то же, однако разыгрывать — самый ровный линия борьбы с ними.
Срыв может сорвать даже самые славнейшие замыслы... Ничего не проронишь, это подевало житейское!
Меня прямо-таки бесит эта шуры-муры к порядку!В вашем доме ничего невозможно уйти.
К тому, кто переболел плюшечной трясучкой, никакая зараза не липнет.
Тебе ничего не могут сделать за то, что ты — это ты.
После того, что я разливаемся, остается стол. Один-единственное, что остается, — это стол.

Товарищам нужно толковать славные и ободряющие вещи показательно всякие пять минут.
Я давным-давно приметил: чем еда неаппетитнее, тем она пользительнее. Желал бы я знать, отчего все эти витамины содержатся токмо в том, что неаппетитно?
Ничто не может поспорить с привидением, когда нужно устрашать похитителей. Если бы публика это осведомили, то непременно привязали бы по чуточному злобному привидению к всякой кассе в городе.
Уж если я объект, то, во всяком случае, самый славнейший в мире объект, кой стоит десять тысяч крон!
Во эпоха еды нужно, чтоб было весело.
Запомни, «Пустячки, подевало житейское» про пироги не толкуют.
Я не согласен тосковать, покоясь в постели. Тут тоже шамать, чем заняться. Можно шамать бутерброды с жирной колбасой, можно резаться в «мешок», можно учинить подушечную битву.
Наверняка сыщутся публика, коим покажется чудным, что кто-то существует на кровле. Ничего тут чудного нету. Любой существует там, где желает.
Можно распрекрасно укрощать людей, всасывая все их булочки.
— На простенький спрос вечно можно расплатиться «да» или «нет», по-моему, это не тяжко.
— Представь себе, тяжко. Я сейчас попкам тебе простенький спрос, и ты сама в этом удостоверишься. Вот, внимай!Ты перестала цедить коньяк по утречкам, отвечай — разумеется или нету?
Нужно уметь за себя постоять, я вечно это осведомил. Я уважаю режим: что мое, то мое.
Если меня не кормят, я уже не я.
Подевай рождения не должен у меня быть вечно в одинешенек и тот же подевай, когда шамать столько прочих распрекрасных дней.
Расцвет сил случается в любом годе. В любом, во всяком случае, когда говорок шествует обо мне.
Неужели ты чаешь, что я могу доверить свои карамельки люду с зубами!
А кому потребен покой?Нужно, чтоб было весело и забавно, а то я не режусь.
Те публика, у коих шамать хоть капля совести, вечно садятся этак, чтоб их было заметно в замочную скважину или в глазок.
Невозможно загрязнять дух летающими шпингалетами, хватит нас двоих — меня и Малыша.
Один у тебя шамать славнейший товарищ, его невозможно шибать.
Мне ничего не потребно. Ничего, кроме огромного торта, нескольких коробок печенья, горы шоколада и большого-пребольшого куля конфет!
Разумеется, любой располагает лево быть Карлсоном. Желая до сих пор сыскался токмо одинешенек этакий стоящий и в меру упитанный экземпляр....