Брутальность

Существование моя уложилась этак, что продолжительные годы отчая милиция не трогала своим остроглазым взором моего российского паспорта, а прочим было пофиг.
Я то существовал за мерой, то летал туда прямыми рейсами, напрочь позабыв, где пылится мой российский вид – зарплату мне пускали и этак.
Однако раз меня угораздило возвращаться из США во Владивосток чрез Москву, и этот вид я с собой прихватил. Это было жуткое эпоха, когда в Москве рвались жилые дома, а в Шереметево-2 под личиной таксистов дневалили непрерывные гопники. Бандиты покруче выхватывали наторелым буркалом перспективных жертв еще на выходе из аэроплана.
Я был идеальной жертвой – летел один-одинешенек с крупной для меня коллекцией бледно-зеленых портретов Джорджа Вашингтона в кармане.
Я не колебался, что на моем распахнутом интеллигентном рыле эта сумма будет отпечатана самыми крупными буквами...
Поразмыслив над ситуацией, я разрешил косить под пролетария. Еще в Хьюстоне я укупил контактные линзы, коих до этого терпеть не мог, оделся во все черное и неброское, подсоединяя потертую кожаную кепку, и за два дня до отлета перестал бриться. Сутки перелета с пересадкой в Атланте и ночью в JFK довершили мое вхождение в образ – вместо бесхребетного задумчивого интеллигента по трапу аэроплана сходил озверевший тертый перец без результатов даже посредственного образования на рыле. На меня не позарился ни одинешенек таксист – видаемо, признали за своего. Я отошел сквозь эту стремную орущую орду что нейтрино и добрался на микрике в
Шереметево-1 без всяких проблем. Проблемы затеялись при посадке на владивостокский рейс.
Невесть откуда взявшаяся в этаком числе милиция отвела меня под белы ручки в розную комнатку и попросила предъявить вид.
При взоре на его титульную страницу милиция укоренилась ржать, без слов демонстрируя мне перстом то на фотку в виде, то на зеркало. «Нужно было все-таки вклеить фотку на 25 лет» - с хандрой порассудил я.
Со школьной фотографии на меня трогательно глядел наивный, светлоглазый, ни разу не целованный очкарик-отличник, из глаз коего светилась вся российская литература вперемежку с всесветный наукой. А из зеркала на меня злобно таращилась насмерть загорелая под техасским солнцем, часто заросшая черной щетиной, целиком чеченская физиономия в черной кепке. Под мощными линзами в помещении зрачки расширились и чудились угольно-черными, очи бешено сверкали – я опаздывал на рейс.
Это были очи человека, кой лицезрел все в своей жизни, однако бомбу свою не отдаст сроду.
Хватит скоро мне стало ясно, что этим рейсом я во Владик не попадаю – мой город уже почивал, эпоха для проверок и разборок приспеет запоздалее.
Уходить мне было некуда. Чертяка тащит меня трунить не вовремя в стрессовой ситуации. Я широко и криво ухмыльнулся прямиком в харя родимый милиции, оголив долгий шеренга по-волчьи снежных зубов со стальными и золотыми коронками на провинции, и недоуменно произнес с откуда токмо взявшимся кавказским гортанным упором:
- Нэпохож, разумеется?
( с)...